Я наклонился к упавшему. Мой диагноз оказался правильным — это был сэр Родерик Глоссоп.
Только я собрался представиться и начать расследование, как дверь кухни опять распахнулась и возник еще один силуэт.
— И чтобы не смел заходить в дом! — приказал он с большой злобой в голосе.
Голос принадлежал Бринкли. И то, что он потирает левую коленку, в эту горестную минуту показалось слабым утешением.
Дверь с треском захлопнулась, лязгнула щеколда, и через мгновенье фальцет завел «Твердыню каменную», возвестив, что лично он, Бринкли, считает инцидент исчерпанным.
Сэр Родерик кое-как поднялся на ноги. Он громко пыхтел и никак не мог отдышаться. Что ж тут удивительного, крепко погонял его Бринкли.
Я подумал, что самое время завязать разговор, и сказал:
— Ну и ну, ну и дела.
Видно, мне самой Судьбой было определено пугать нынче вечером всех подряд, начиная с впечатлительной судомойки. Но, судя по произведенному эффекту, роковая сила воздействия моей персоны несколько поубавилась. Если с судомойкой сделалась истерика, а Чаффи подпрыгнул фута на два, то этот субъект Глоссоп просто задрожал, как кусок чего-то заливного на тарелке. Впрочем, наверняка только на это и хватило его физических сил. Эти состязания в беге с Бринкли основательно изматывают, знаете ли.
— Не пугайтесь, — продолжал я, желая успокоить его и убедить, что перед ним не какая-нибудь ночная нечисть, а самый обыкновенный человек. — Это всего лишь я, Б.Вустер…
— Мистер Вустер!
— Ну конечно.
— Слава богу! — Он чуть-чуть приободрился, однако в сейчас трудно было поверить, что в обычное время это записной остряк и душа общества. — Уф!
На этом наш обмен репликами завершился. Он глубоко вдыхал живительный воздух, а я молчал: мы, Вустеры, понимаем, что в такие минуты надо оставить человека в покое.
Мало— помалу бурное сопенье перешло в тихий сип. Он помедлил еще с минуту-другую. А когда наконец заговорил, голос у него был такой подавленный, в нем даже, я бы сказал, чувствовалась затаенная дрожь, и мне чуть ли не захотелось положить дружескую руку ему на плечо и сказать, что, мол, ничего, все обойдется.
— Вы, мистер Вустер, несомненно, хотите знать, что все это означает?
Дружеская рука на плече оказалась мне все же не по силам, однако некое подобие бодрого похлопывания я одолел.
— Ничуть, — возразил я,-ни в малейшей степени. Мне все известно. И я в курсе всех произошедших событий. Я слышал крики в замке, а когда вы выбежали из двери, сразу понял, что там произошло. Вы ведь намеревались провести ночь во вдовьем флигеле?
— Намеревался. Если вы действительно осведомлены о том, что произошло в Чаффнел-Холле, вы должны знать, мистер Вустер, что я сейчас в бедственном положении, у меня…
— …лицо покрашено в черный цвет. Знаю. У меня тоже.
— У вас тоже!
— Да. Это долгая история, я не могу ее вам рассказать, потому что тут вроде как замешана тайна, но поверьте мне, у нас с вами одна и та же беда.
— Нет, это просто поразительно!
— Пока мы не смоем с лица грим, вы не сможете вернуться в свою гостиницу, а я не смогу уехать в Лондон.
— Боже милосердный!
— Это нас очень сближает, вы согласны?
Он с усилием перевел дух.
— Мистер Вустер, у нас в прошлом были разногласия. Возможно, повинен в этом я. Впрочем, трудно сказать. Но в этих трагических обстоятельствах мы должны забыть о них и… э-э…
— Поддерживать друг друга?
— Совершенно верно.
— Мы непременно будем поддерживать друг друга, — сказал я с чувством. — Лично я решил похоронить печальное прошлое, когда узнал, что вы отходили этого недоросля Сибери по соответствующему месту.
Он негодующе запыхтел.
— Вам известно, мистер Вустер, какую пакость подстроил мне этот монстр?
— Еще бы. И как вы проучили его, тоже известно. Я знаю все в подробностях до того времени, как вы ушли из замка. А что было потом?
— Едва я оказался в парке, я осознал весь ужас своего положения.
— Представляю, какой это был удар.
— Жесточайшее потрясение. Я совершенно растерялся. Единственное, что мне показалось возможным в таких обстоятельствах, это попытаться найти какое-то пристанище, где можно провести ночь. И зная, что вдовий флигель пустует, я направился сюда. — Он содрогнулся. — Мистер Вустер, этот дом — поверьте, я говорю без тени шутки, — настоящий ад.
И он снова взволнованно запыхтел.
— И не потому, что в нем находится опаснейший, как я заключил, маньяк. Ужас в том, что он весь кишит живыми тварями. Там мыши, мистер Вустер! И маленькие собачонки. И мне кажется, я видел обезьяну.
— Кого-кого?
— Теперь-то я вспомнил: леди Чаффнел упоминала, что у ее сына питомник, он разводит этих животных, но в тот миг ее сообщение выскочило у меня из головы, я не ждал ничего дурного, а на меня обрушился этот кошмар.
— Ну да, конечно. Сибери разводит разную живность. Он мне рассказывал, я помню. Стало быть, зверинец напал на вас?
Он сделал какое-то движение в темноте. Подозреваю, что вытер лоб.
— Мистер Вустер, рассказать вам о том, что я пережил под этой крышей?
— Конечно, — горячо заверил я его. — У нас целая ночь впереди.
Он снова приложил носовой платок ко лбу.
— Такое не приснится и в дурном сне. Едва я вошел дом — оказалось, что я попал сразу на кухню, — как из темного угла кто-то закричал: «Явился, старый пьянчуга!» Именно с такими словами обратились ко мне во вдовьем флигеле.
— Черт, что-то знакомое.
— Нужно ли рассказывать, что я оцепенел от ужаса. У меня просто язык отнялся. Потом, догадавшись, что это всего лишь попугай, я поспешил прочь, но возле лестницы увидел отвратительного урода. Существо было низенькое, кургузое, коренастое, кривоногое, с длинными руками и темным морщинистым лицом. На нем была очень странная одежда, оно шагало очень быстро, переваливаясь из стороны в сторону, и что-то лопотало. Сейчас я способен рассуждать здраво и понимаю, что, вероятно, это была мартышка, но в тот миг…